– А вдруг она больна? – шепчу я. – Я о Личике.
От этой мысли голова идет кругом, сердце заходится от страха и волнения.
– Может, ее потому и поменяли на Флоренс, ведь Флоренс-то здоровенькая.
Я вспоминаю, как у моей малышки брали кровь из пяточки на тест Гатри. Дэвид шутил, что новорожденному, наверное, прокручивают подборку песен Вуди Гатри, проверяя, сколько мелодий он узнает. У Флоренс был хороший анализ, с ней все в порядке.
– С виду она здорова, но… возможно… Вы могли бы отправить нас на анализы? Вместе с ребенком – с Личиком?
Я крепко сцепляю руки. Даже дышать тяжело.
– В этом-то все и дело. Если Мэнди или кто-то другой подменил детишек только поэтому, значит, Флоренс сейчас в безопасности! Понимаете мою мысль?
Доктор Аллен смотрит на меня слегка испуганно и бормочет:
– Извините, Элис, я на минутку выскочу, скажу два слова Вивьен.
Если б меня хоть каплю интересовало ее профессиональное мнение, я бы обиделась, что она первым делом сообщает его Вивьен. Но я уверена, что я не сумасшедшая, и мне плевать, что и кому скажет врач. Пусть уходит. Пусть они все уйдут: доктор Аллен, Вивьен и Дэвид. Тогда я возьму Личико и навсегда покину «Вязы». Дэвид больше не будет надо мной измываться. Но я понимаю, что нельзя действовать столь нерасчетливо. Мою машину заметят. Нас с Личиком найдут и привезут обратно.
Из-за дверей слышны голоса.
– Ну-с, – спрашивает Вивьен, – каков диагноз?
– Ой, – восклицает доктор Аллен, – не все с ней ладно.
Ни ее, ни Вивьен ничуть не смущает, что я их слышу. Докторша подробно пересказывает мои слова. Докладывает, будто я хочу, чтобы малышка была больна, и тогда это будет означать, что с Флоренс все хорошо. Но я не желаю зла ничьим детям. Это же очевидно.
– Вот смотрите, – объясняет доктор Аллен, наверняка тыча пальцем в листок. – Вопрос: «Часто ли вам кажется, что вы не справитесь?» Ответ: «Никогда». Для нас это очень тревожный сигнал. Любая только что родившая женщина время от времени боится не справиться. Это норма. А тот, кто отрицает…
– … обманывает себя, – заканчивает Вивьен.
– Ну да. Ей же хуже. Подобные утверждения – слишком тяжкий груз. Рано или поздно где-то произойдет надлом. Какая жалость, – причитает доктор Аллен, – по-моему, Элис нужно показаться психотерапевту или психологу.
Что ж, я бы с радостью. Любой психотерапевт встанет на мою сторону только из цеховой солидарности. Я со всем справлюсь, если хоть кто-то будет за меня. Но Вивьен никогда не доверит мое психическое здоровье специалистам. Она считает, что такие врачи пытаются управлять мыслями пациентов.
– … Похоже, весьма прочно укоренившаяся иллюзия, – продолжает доктор Аллен. Начало фразы я пропустила.
– А почему вы уверены, что это иллюзия? – спрашивает Вивьен.
Сердце бешено колотится. Куда подевалась моя вера в себя, если я готова благодарить за малейший признак поддержки?
– Могу я вас спросить, доктор Аллен?
– Конечно.
– Флоренс с рождения на искусственном питании. Элис не может кормить грудью, понимаете. Ребенок, который сейчас в детской, с аппетитом ест ту же смесь, что давали Флоренс. «Кау энд гейт». Доказывает ли это, что он и есть Флоренс?
Я киваю. Хороший вопрос. Вивьен допускает все возможности и пытается рассуждать логически.
– Ну… (Паузу я расцениваю как размышления доктора Аллен.) – Если с грудного вскармливания резко перевести на искусственное, ребенок, как правило, отказывается. Но если он с самого начала…
– Смеси ведь бывают разные, – нетерпеливо допытывается Вивьен. – Разве ребенок безболезненно переносит их смену?
– Ну… когда как. «Кау энд гейт» – популярная марка. Одни дети соглашаются только на грудное молоко, а другие без проблем едят все, что дают. Но если ребенок нормально ест ту же смесь, что и Флоренс, это еще не доказывает ничего.
Судя по голосу, доктору неловко и не терпится уйти. По-моему, она уже подозревает, что в «Вязах» все помешались.
Их разговор меня обнадежил. Вивьен и доктор Аллен в полной растерянности – точных доказательств нет. Да, я в беде, терплю издевательства мужа, чахну от тоски по дочери, и помощи ждать неоткуда, но, по крайней мере, я знаю правду. И хоть за это можно ухватиться.
Саймон так и не свыкся с поездками в тюрьму. Он ненавидел стоять в очереди с обычными посетителями. Как это ни мерзко, многие из них прятали на себе – а иногда и внутри себя – капсулы с героином, чтобы в удобный момент передать их под столом своим любимым. Надзиратели, по большей части продажные, знали об этом, но закрывали глаза.
Рядом с Саймоном расположилась стайка худосочных полуодетых девиц: подружки крутых бандитов или, точнее, мелкой швали. Голые ноги посинели от холода. Нетвердо переминаясь на высоких каблуках, соседки Саймона хихикали и перешептывались. Саймон расслышал слово «легавый». Вычисляют и в штатском.
После очереди – досмотр: всех посетителей обнюхивают служебные собаки. Наконец, пройдя все проверки, Саймон прошагал через замызганный зал свиданий во внутренний двор королевской тюрьмы Бримли и приготовился к привычному ору: «Чмо! Падла легавая!» – и грохоту решеток со всех сторон. Повиснув на окнах камер, зэки азартно облаивают всякого пришельца. Что ж, в обозримом будущем им вряд ли светят другие развлечения.
Глядя прямо перед собой, Саймон добрался до дверей тюремного корпуса, и надзиратель провел его в тесную допросную с горчичного цвета стенами и бурым вытертым ковром. Стандартный стол и два стула. Вверху – квадратный черный зрачок видеокамеры, а на столе – массивная пластмассовая пепельница. Любой сообразительный детектив знает: приезжать без курева – зря время терять. Упаковка табаку и книжка папиросной бумаги или пачка «Бенсон-Хеджеса» – все зависит от твоей щедрости. Зэки этого ждут, как официанты чаевых: на усмотрение, но приветствуется.